*Стив любит Баки. Баки любит Стива*
24.02.2021 в 20:00
Пишет Sidemaze:Серия "Падение — ещё один способ летать", часть 1: "Тянущий вниз"URL записи
Авторы: AraniaArt, Kamiki
Переводчик: Sidemaze
Бета: Лютый зверь
Рейтинг: NC-17
Категория: слэш
Фэндом: Капитан Америка (MCU)
Пэйринг и персонажи: Стив Роджерс/Джеймс "Баки" Барнс, Пегги Картер, агенты Гидры, Арним Зола, Красный Череп, Воющие коммандос: Джеймс "Монти" Фэлсворт, Джеймс "Джим" Морита, Жак "Француз" Дернир, Габриель "Гейб" Джонс, Тимоти "Дум-Дум" Дуган
Дополнительные теги: АУ: отклонения от канона, АУ: сверхъестественное, оккультизм, трансформация, демон!Баки, читать дальшесуккуб!Баки, боттом!Баки, топ!Стив Роджерс, пост-серум Стив Роджерс, слоуберн, страсть, внутренняя гомофобия, типичная для исторического периода гомофобия, феромоны, циклы спаривания, дабкон, анальный секс, оральный секс, групповой секс, отложенный оргазм, употребление наркотиков без согласия, психологические пытки, телесный хоррор, телесная дисфория, суицидальные мысли, селфхарм, страдания, упоминание Пегги Картер/Стив Роджерс, упоминание Баки Барнс/ОМП, характерная для канона жестокость, Вторая мировая война.
Язык оригинала: английский
Статус: оригинал закончен, перевод в процессе. Разрешение на перевод получено.
Размер: макси, 81070 слов
Ссылки на источник, фикбук, АО3
Marvel-обзорам
Тянущий вниз
читать дальшеСаммари:
В отличие от каноничной сюжетной линии, Гидра проводит оккультные эксперименты, руководствуясь легендами о демонах. С Баки, пленённым в Аццано, проделывают нечто изощреннее попыток повторить сыворотку суперсолдата, но проявление полного эффекта требует времени. Баки борется со странными желаниями, пытаясь держать в узде влечение к Стиву, чтобы оно не выплеснулось наружу, похоронив шансы друга на жизнь, которую тот заслуживает.
Примечание автора:
читать дальшеОбратите внимание на предупреждения! Эта серия будет включать три части:
"Тянущий вниз" — первая часть в жанре мрачного ужаса, действие которой происходит исключительно во время Второй мировой войны. Это медленное нагнетание и погружение в исследования внутренней гомофобии, когда Баки становится суккубом-мужчиной.
Вторая часть серии будет описывать пребывание Баки в Гидре, и включать темы ГТП, даб- и нонкон. Однако её можно пропустить (вероятно, после её завершения я опубликую краткий пересказ для решивших не читать её).
Третья в рамках этой АУ подхватит события "Капитан Америка" и "Зимний Солдат".
Вначале будут тяжёлые темы, но в конечном итоге я хочу написать хеппи энд для наших многострадальных парней.
Для этой истории я разрабатываю свои собственные мифы о демонах-суккубах, которые, надеюсь, будут объяснены в ходе повествования — их я тоже планирую позже опубликовать отдельно; в них было вложено немало труда и, надеюсь, чтение будет того стоить!Глава 1иллюстрация
Аццано, Гидра и вся эта треклятая война могли катиться к дьяволу в зад. Что до Баки Барнса, то он, чёрт возьми, на такой ад не подписывался.
Конечно, всё начиналось неплохо. Он трепался со Стивом о политике, о том, что наверху собираются делать, после того, как до их ушей дошли вести насчёт Перл-Харбора. Он вступил в армию, горя желанием задать врагам хорошую трёпку и делать для своей страны то, что правильно. Он махом освоил базовую подготовку, заслужил внимание командира и сержантские нашивки ещё до того, как взошёл на борт, видимо, благодаря внезапно открывшемуся таланту обращаться с винтовкой, твёрдой руке и верному глазу. Не говоря уж о стойкости и упорстве, которые помогли ему вырасти на улицах Бруклина и выстоять в стольких кулачных боях, что дня не хватило бы припомнить их все. И он был чертовски хорош в парадке с иголочки, если он сам так сказал.
И Стив, святые угодники! Когда Баки уезжал из Нью-Йорка, как бы тот ни рвался отправиться на войну плечом к плечу со своим лучшим приятелем, — теперь лишь понимание, что несносный упрямец в безопасности дома, удерживало Баки на плаву.
Вблизи блестящий новенький пенни обернулся облезлым медяком, стоило Баки оказаться за морем в кошмаре настоящей войны. Казалось, все краски растворились в бесконечной пороховой дымке в воздухе и в холодной хлюпающей грязи под ногами. Парни, хорошие парни, которые сражались на его стороне, гибли в мгновение ока, порой посреди разговора. Юнец, напичканный праведными идеалами, жаждущий сокрушить Ось лишь оружием и улыбкой, будто умер вместе с ними, оставив после себя напуганного ребёнка, влипшего по уши куда не надо. Но будь он проклят, если хоть кому-то даст увидеть, насколько пустым он себя чувствовал. Вопреки ужасам войны, он приучился держать лицо.
Теперь Баки угодил в свеженький ад, который без сомнения обменял бы на целую жизнь в замёрзшей грязи под тяжёлым пороховым небом.
Под Аццано развернулся не бой, а самая что ни на есть бойня: сто седьмой были что твои мальчишки с рогатками против засевших там сил Гидры. На войне Баки сталкивался с людскими стенами, миномётами, газом, пулями и бесконечными волнами наступающего противника, но даже всё это не подготовило его к оружию, словно выпавшему со страниц дрянного фантастического романа. Грёбаные лучевые ружья, похоже, с концами стирали людей с лица земли одним выстрелом, и, с позволения сказать, «бой» закончился, едва начавшись: смешав ряды, три четверти сто седьмого отступили, оставив самого Баки и остальных выживших врагам. Те погнали их прямиком на какую-то «исследовательскую базу».
Несколько месяцев заключения в переполненных камерах, провонявших гнилью и нечистотами, изматывающего принудительного ручного труда от зари до темна и растущего чувства безнадёжности. Но не смотря ни на что, Баки был полон решимости использовать каждый треклятый шанс не давать Гидре спуска. Ухмыльнуться, огрызнуться, напустить невозмутимый вид — да что угодно, что поддержит в парнях боевой дух и ещё больше раздраконит Гидру — каждый раз это была маленькая победа Барнса. По крайней мере, настолько, насколько он мог рассчитывать. Наградой становились удары плети да ломовая работа, но будь он проклят, если позволит себе сдуться.
А ещё он держал глаза и уши открытыми. Пусть они застряли далеко в тылу врага, пусть даже он знал, что шансы на то, что командование планирует провести спасательную операцию, ничтожно малы, если они ДЕЙСТВИТЕЛЬНО выберутся, Баки хотел вернуться с разведдаными. Он был рад, что по верхам нахватался немецкого и итальянского. Он пытался, изо всех сил пытался относиться к этому как к разведывательной миссии. Это сохраняло его рассудок.
Первым делом он запомнил то, что подсмотрел на плане изолятора. Кажется, когда-то это была средневековая крепость с толстыми каменными стенами, которые, наверное, простояли веками. Он попытался сосчитать охранников и их смены, подмечая, сколько других пленников засунуто в клетки и кто ещё там есть. Но чем больше он узнавал, тем сильнее кишки холодил страх. Здесь в самом деле творилось что-то гораздо более скверное, чем просто трудовой лагерь для военнопленных. Для начала тут скопилось слишком много гидровских сволочей, которые не были обычными солдатами или охраной. Они носили эмблему Красного Черепа на хрустяще-новеньких офицерских мундирах или отутюженных мантиях. Они никогда не заговаривали с пленными, и Баки лишь мельком издали видел, как они направлялись к недоступной для него задней части крепости. В воздухе постоянно висела едкая вонь дыма и какой-то неопознаваемой дряни. Зловещие выжженные плеши и выбоины окружали стены старой переоборудованной крепости. Гидра заставила их не только унизительно дробить камень, будто каких-то каторжников. Некоторым пленным с крепкими руками поручили вырезать на камнях странные глифы — Баки услышал словцо. Других, которым было приказано устанавливать тяжёлые усиленные столбы и поперечные балки, хлестали, когда не выходило подогнать их с точностью до миллиметра.
Словно этого было мало, раз в неделю или вроде того кого-нибудь одного уводили из камер в заднюю часть объекта, и больше о нём не было слышно. Шепотки ходили всякие, но, как подслушал Баки, даже многие охранники заметно побаивались происходящего в "Подсобке". По итогам его наблюдений, гидровцы были не только садистскими ублюдками-наци, но вдобавок напрочь рехнувшимися. Он подслушивал разговоры о ритуалах, жертвоприношениях и о том, как магия приведёт Гидру к победе. Магия. Да ради всего святого! Баки, конечно, любил хорошие истории или кино про монстров, магию или идеи о далёком будущем, но он не был настолько глуп, чтобы воображать, что подобное дерьмо было реальным. Он слышал, что Гитлер поощрял исследования всякой собачьей чуши ради пропаганды, боевого духа или ещё какой-то белиберды, но самому видеть, как хороших людей утаскивают и убивают во имя какого-то дерьмового эксперимента, было не смешно. Пугало, как глубоко эти больные ублюдки провалились в кроличью нору, а он был в их лапах.
Баки понял, что всерьёз облажался, когда кашель, беспокоивший его с тех пор, как они были захвачены на поле боя, засел в его лёгких. Даже соседи по клетке начали подмечать, каким бледным и взмокшим он выглядел. Но чем сильнее Баки пытался превозмочь болезнь, чтобы не доставить врагу удовольствия видеть, как он сдал, тем поганей себя чувствовал. В выстуженной сырой клетке он промёрз до костей, но продолжал потеть. Мучивший его сухой кашель будил по ночам и его, и остальных. На ум сам собой приходил Стив, боровшийся с пневмонией все эти зимы, и снова придавал Баки сил. Стив никогда не отступал перед хулиганами. Они тогда были детьми, Стив весил дай боже сорок пять фунтов и успел насквозь вымокнуть, и это вдохновило Баки встать рядом с ним. Если задохлик-астматик мог это сделать, каково было бы оправдание Баки? Стив отказался уступить шпане, которая всегда стерегла короткий путь между домом и школой, — и Баки к нему присоединился. Вместе они обратили противника в бегство, и им больше не нужно было делать крюк. Это скрепило их дружбу на всю жизнь.
Теперь Баки снова призвал Стивову силу, чтобы бороться с тем, что нельзя было победить кулаками, а лишь упрямством и решимостью — к счастью, этого у обоих было в избытке.
Болезнь усложняла работу. Однажды жар за глазами заставил зрение затуманиться, рука дрогнула, когда он вырезал на камне очередной кусок какого-то мумбо-юмбо. Инструмент соскользнул, повредив глиф, и на плечи мгновенно обрушился тяжёлый удар плетью.
Баки сорвался:
— Разуй глаза, фриц! Тебе плевать, если я болен, а мне плевать, правильно ли я выскребу твои закорючки. Так что, если ты не припас здесь врача, думаю, мне будет полезно поупражняться в резьбе на твоей заднице!
Оскал гидровца посрамил бы акулу:
— О, у нас есть врачи. Спасибо, что вызвался.
Кровь Баки застыла в жилах, когда его схватили его за плечи. Он отбивался, но собственная болезнь стала союзником троих выродков, и всё, что он смог — один хороший удар по голеням акулолицего гидровца-надзирателя, прежде чем его поволокли от рабочего места по направлению к... Нет.
Он чувствовал на себе взгляды других заключённых: все смотрели с едва скрываемой жалостью. Неизвестно, что было в задней комнате, но все знали, что случилось с теми, кого забрали туда.
Баки был уверен в одном: он точно там сдохнет.Глава 2
Примечание:
Здесь и далее немецкая речь обозначена жирным шрифтом.
Баки почти сразу пожалел о каждой толике любопытства, которое испытывал насчёт того, какие секреты скрывала Гидра в «Подсобке». Когда его протащили сквозь тяжёлые решётчатые двери в полутёмный, освещённый лишь факелами коридор, смахивавший на декорации к кино Юниверсал про монстров, его придавило влажным изнуряющим жаром с тяжёлой вонью тухлятины. Одежда немедленно отсырела, зловоние проникло в каждый клочок ткани, в волосы и поры его тела. Неровный свет факелов добавлял нереальности и сбивал с толка. У Баки закружилась голова. И без того разбитого, его замутило так, что он расстался с тем немногим, что ещё оставалось в желудке. К его чести, цель как всегда была поражена в яблочко, и он попал прямо на вылизанный до блеска сапог одного из вышагивающих громил. В ответ под рёбра впечатался кулак, но оно того стоило. Ублюдок небось надраивал их вечера напролёт. Ну, удачи с чисткой.
Однако его ухмылка засранца поблёкла, когда коридор вывел в круглый зал под высокими сводами. Факелы кончились. Вместо них потустороннее синее свечение, как от разрядов того оружия, с которым они столкнулись на поле боя, змеилось по сложной сети кабелей, тянущихся по верху стен. Светящиеся провода и, как предположил Баки, силовые узлы образовывали нарочно продуманный узор на очень знакомо выглядевших опорах и балках с фабрики. Он мгновенно возненавидел этот мертвенно-синий свет, освещавший те самые глифы, которые Гидра заставляла вырезать пленных, установленные на стенах по периметру комнаты через равные промежутки.
В самом центре этого богом забытого места торчало то, что Баки не мог описать иначе, кроме как «долбаный алтарь». Массивный, грубо обтёсанный монолит, образующий этакий стол; он выглядел так, будто был перенесён сюда из каких-то древних руин вроде Стоунхенджа или замка самого Дракулы. Множество рун наподобие тех, что Баки до кровавых мозолей без конца вырезал на камнях, рядами опоясывали основание и были выбиты по четырём углам поверхности. В концентрических кругах на полу вокруг алтаря теснилось ещё больше рун и геометрических узоров, намалёванных красным. Баки всерьёз усомнился, что краской. В четырёх углах алтаря торчали зловещего вида тяжёлые кандалы, сияя новенькой сталью — явное несоответствие рядом с выветренными рунами и грубо вырубленным столом. Похоже, их добавили недавно, чтобы удерживать там людей против воли. Людей вроде него. Закачаешься.
Здесь пахло, как на поле боя под Аццано: странным вроде бы электричеством, палёной плотью, кровью, желчью и нечистотами. Баки ни минуты не сомневался, что здесь гибли люди. Даже не знай он, сколько других пленников было притащено сюда, даже если бы у него напрочь отшибло нюх и он не мог распознать чересчур хорошо знакомый запах смерти, одни только тёмно-красные потёки на алтаре, собирающиеся у его подножия в лужи, уже выглядели чертовски погано. Но смазанные кровавые полосы, тянущиеся от нарисованных кругов к двери в дальнем тёмном углу, были ещё хуже. Баки замутило от ярости. То были люди, хорошие люди, которых выбросили, словно мусор, во имя какого-то… культа?!
Баки заставил себя оторвать взгляд от второй двери и выбросить из головы ужасные образы, но обнаружил, что с дурным предчувствием уставился на алтарь.
И кто бы сомневался, именно туда его и толкнули.
— Вот спасибо, ребятки! — Баки прищёлкнул языком, как кучер норовистой лошади. — Недурная лежанка! Самое время вздремнуть!
— Американец думает, он остроумный. — буркнул по-немецки один гидровский головорез другому.
— Нам не придётся долго его терпеть. Ты видел, что произошло с… — второй быстро заткнулся, когда открылась дальняя дверь, и в комнату вошёл человечек с поросячьим лицом в круглых очках в проволочной оправе, бросив острый взгляд на говорящего.
— Это новый объект? Зафиксируйте его на столе и отправляйтесь за подготовительными препаратами.
— Ja, Herr Zola. — кратко выдали они в унисон, и Баки после недолгого отчаянного сопротивления оказался закован в кандалы на алтаре. Вблизи на них обнаружилась нехорошего вида бурая корка.
— Ты чокнутый! Надеюсь, ты в курсе! — кричал Баки, пока его пристегивали. — Не знаю, по правде вы покупаетесь на всю эту чушь, которую тут навешиваете, или это просто чокнутый трюк ради золота наци, но если ты всерьёз веришь, что этот... чёрт его знает! магический ритуал, который ты пытаешься здесь провернуть, реален, то ты безумнее сортирной крысы!
— О, сержант Барнс, не так ли? — лицо Золы сплюснулось в резиновой улыбке. — Магия, о которой вы с прискорбным непочтением высказались, — всего лишь людской способ попытаться объяснить концепции, выходящие слишком далеко за пределы понимания большинства. Легенды, мифы, магия: многие из этих историй основаны на фактах; в науке примитивная непросвещённость выдала это за чистую фантазию. Результаты некоторых моих предварительных исследований вы наблюдали на поле боя, и всё же и вы, и многие другие по-прежнему недооцениваете значимость моей работы. Великий Шмидт видит смысл в том, чтобы, устремив взор к старым верованиям, пожинать их нетронутые плоды, только и ждущие, когда их заново откроют. Он вложился мои исследования, а взамен я творю ему чудеса.
— Скорее, ты творишь ему горы…— слова Баки прервались влажным отрывистым кашлем. — ...горы трупов, ты, проклятый безумный культист!
Лицо Золы ожесточилось:
— Не знаю, почему я даю себе труд просветить такого, как вы. Подумайте об этом так, мистер Барнс: ваша пневмония, вероятно, убьёт вас в считанные дни. Вам следует уповать, что на этот раз процедура сработает, в противном случае вы умрёте. — Он покровительственно улыбнулся Баки в тот момент, когда вернулись охранники: один с пакетом жидкости и капельницей, второй нёс — Баки не потрудился сдержать фырканье — с чашу с плещущейся молочной жидкостью.
— Ах, идеально. — сказал Зола рядовым, забирая чашу. Те принялись устанавливать капельницу и готовить иглу. — Мы скорректировали процентное содержание диэтиламида лизергиновой кислоты в этой партии, не так ли?
Охранник коротко кивнул.
— Хорошо. Теперь, сержант, мы приступим. Когда мы закончим, вы либо запоёте совсем по-другому, либо замолчите навеки. В любом случае, ваша жертва принесёт пользу Гидре.
Когда руку Баки кольнула игла, в зал один за другим потянулись какие-то люди в новой офицерской форме и средневековых плащах. Его объял жар, едва содержимое мешка начало медленно проникать в его вены. Голова поплыла, перед глазами заплясали серые пятна. Двое схватили Баки за голову, и, зажав нос, вынудили с проклятьем открыть рот. Когда он вдохнул, содержимое чаши влили ему в рот. Он попробовал было выплюнуть тягучую горькую жидкость, но жёсткие руки накрыли нос и рот. Прежде чем он понял, что делает, он сглотнул, захлебнулся и захрипел, судорожно хватая воздух. К этому времени зрение сузилось в точку; немецкая речь, искажаясь, тянулась над головой, прежде чем сложилась в ритмичное пение.Глава 3
Примечание:
Осторожно, в главе есть описания тревожных галлюцинаций.
Жирным шрифтом обозначена немецкая речь.
— Джеймс Бьюкенен Барнс. 3-2-5-5-7-0-3-8.
Кровь пылала огнём, ему слышались крики, мечущиеся под сводами зала. Символы на стенах слились, задрожав, заплясали в воздухе, наполненные синей энергией. Тяжёлые каменные стены обступили Баки, склонившись над ним, как доктора, ломающие голову над трупом, а после растворились сгустками ручьёв крови и опали клубками кишок. В провалах рушащихся стен мерещились застывшие масками боли и страха лица людей — людей, которых утащили из клеток до него. Их белёсые глаза были незрячими, но тела, кренясь и пошатываясь, волочили ноги к нему. Он боролся с оковами, выкрикивая свое имя и порядковый номер, как мантру, чтобы прогнать наваждение, но это было так же тщетно, как последние молитвы погибавших в окопах.
Внезапно они скопом бросились на него, вцепляясь когтистыми руками в запястья и лодыжки, почти четвертуя, прежде чем отпустить, и он полетел спиной вперёд в разверстую пропасть.
— Джеймс Бьюкенен Барнс. 3-2-5-5-7-0-3-8.
Он тонул. Горло наполнилось металлическим привкусом, а следом горькой белой слизью. Он не видел, но ощущал себя по шею в густой жиже. Хуже того, он был не один: в ихоре что-то двигалось, скользило мимо его ног, задевая лодыжки. Что-то острое лизнуло-царапнуло бицепс, а затем ввинтилось в живот, словно распаляясь его бессвязными захлёбывающимися криками.
Теперь он чувствовал, как нечто корчится и извивается внутри него, пробираясь вверх по кишкам, как змея через шланг. Его тело конвульсивно сжималось, противясь вторжению, но чем сильнее он бился, тем сильнее весь содрогался, и тем глубже оно продвигалось, копошась уже под самым сердцем. А затем с тошнотворным хрустом оно разделилось — одно стало многим — и ринулось в десятках направлений, хлынув по венам.
— Джеймс Бьюкенен Барнс. 3-2-5-5-7-0-3...
Судорожно вдохнув, он прорвался на поверхность, зрение вернулось так резко, что глазам стало больно.
Он страстно пожелал утонуть. Сухо, удушающе жарко, он пёкся заживо. Его так мучила жажда! Горло превратилось в наждак, распухший ватный язык едва ворочался. Зрение плыло, и синий свет маревом колыхался вокруг, как огонь в печи, но ноги по-прежнему увязали во влажной трясине. Он изо всех сил пытался наклониться, чтобы напиться, но тело не сгибалось. Руки и ноги крепко держало, и облегчение было недосягаемым.
Свинья в очках с улыбкой, обнажившей кривые клыки, всадила серповидное копыто в его грудь.
БОЛЬ. Непереносимая, объявшая всё тело. Сильнее, чем змеи в кишках, больше, чем от жажды или удушья.
Он рвался в оковах, пока в мясо не растёр запястья о грубые края кандалов, а потом острозубые змеи глубже впились ему в руки. Вены снова вспыхнули кислотой, на глаза наползла красная дымка, следом всё почернело.
Он уплывал, невесомый, дрейфовал.
Но едва он почувствовал, что его вот-вот унесёт прочь и развеет, как облако на ветру, в носу закололо озоном, а тело превратилось в провод под напряжением. Живот дёрнуло, когда его с силой потянуло вниз, спина ударилась о твёрдый камень.
— Джеймс Бьюкенен Барнс. 3-2-5-5-7-0...
Раннее утреннее солнце бледно просвечивало сквозь застиранные занавески, пылинки беззвучно танцевали в лучах. Баки лениво пошевелился на тонком матрасе. В теле стояла медлительная сонная тяжесть. Где-то на задворках сознания тянулась мысль, что что-то не так, но он не мог заставить себя волноваться. Он был дома.
Он потянулся, с улыбкой вдыхая знакомый букет запахов, в котором мешался пот, душок мусора и бензина с намёком на далёкую выпечку, и всё же это оставалось на его памяти лучшим, что он когда-либо нюхал.
Комната поменялась, или он переместился, чтобы увидеть подле себя небольшую фигуру крепко спящего — копна взъерошенных светлых волос единственная выглядывала из-под тяжёлых одеял.
В комнате было холодно, но под одеялами тепло и даже жарковато, и сейчас никакие угрозы мастера насчёт потери работы не могли убедить его сдвинуться хоть на дюйм.
Женщина?.. Его разум вызвал образы стройных проказливых девушек, кружащихся на танцполе, хихикающих и чуть пьяных в его руках; их глаза, обещающие, что вечернее веселье не закончится в клубе.
Нет. Стив. Cердце защемило, и он не знал почему. Он чувствовал себя таким далёким, и всё же он был прямо там. Прямо здесь.
Баки усмехнулся: «Эй, старик. Нельзя дрыхнуть вечно». Он потянулся, чтобы как следует тряхнуть его за тощее плечо, но пальцы схватили воздух.
Стив повернулся, со вздохом протирая сонные глаза, и потерянно уставился прямо на него: «Хотел бы я быть с тобой, Бак».
Послышался влажный кашель, но Баки не мог сказать, исходил звук от Стива или от него самого. Вся квартира внезапно выстыла. Холод прокрадывался под одеяла, с каждым вдохом воруя всё больше тепла, пока он не начал дышать льдом.
«Нет. Нет, Стив», — серьёзно произнёс Баки, но каждое слово скребло снежным крошевом, забивающим лёгкие.
«...сражаясь рядом с тобой», — Стив продолжал, будто не слышал слов Баки, и вздрогнул, когда очередной разрушительный кашель сотряс всё его тело — тело Баки — обоих.
«Ты должен быть в безопасности. Здесь, в Бруклине». — Баки будто говорил со стеной, и только сейчас он заметил болезненный желтоватый оттенок Стивовой кожи, обтянувшей слишком тонкий костяк, и комки тряпок с пятнами крови, брошенные у кровати.
«Сделать мою жизнь стоящей чего-то». — повторял Стив, но его голос звучал глухо и издалека.
Баки терял его. Стив выглядел таким больным, гораздо хуже, чем когда-либо бывал раньше, а Баки не мог с ним остаться. Больше всего на свете он хотел остаться здесь и согреть Стива. Спасти. Но теперь всё сильнее казалось, что он из стылой тьмы наблюдает за Стивом на киноэкране — наблюдает, как пятно цвета и звука, тускнея, уплывает дальше и дальше.
«Не уходи! — крикнул Баки. — Стив! Прости!» Но даже сам не услышал собственных слов, потому что их поглотили холод и мрак.
— Джеймс Бьюкенен Барнс. 3-2-5-5-7-0...
— ...продвигается?
…
— ...зашёл довольно далеко. Почти потеряли его несколько раз.
…
— Я ожидаю от вас успеха.
Синий свет прожигал мозг даже сквозь плотно закрытые веки. Было больно дышать. Грудь и лёгкие болели, запястья болели, лодыжки болели, и он чувствовал, как внутри отдаётся каждый натужный удар сердца, толкавшего по венам кровь, ставшую будто густой чёрной патокой. Хуже всего была острая свежая боль в груди. Перед мысленным взором мелькнул образ человека-свиньи, взрезавшего его грудь руками-копытами, и Баки дрогнул, застонал и с трудом разлепил глаза, пытаясь увидеть, что происходит.
Он немедленно пожалел об этом.
Прямо над ним нависала чудовищная освежёванная... образина. Всё лицо — если это так можно было назвать — казалось пропитанным кровью. Сидевшие глубоко в глазницах глаза-бусинки впивались в самую душу.
Баки спохватился, дёрнулся, упираясь, пытаясь отвести взгляд, но почувствовал, что голова будто в тисках — он не мог шевельнуться и едва мог дышать.
Лицо-череп каким-то образом нахмурилось:
— Он просыпается.
Где-то за пределами видимости послышался шорох, затем снова ужалило руку. Вверх к плечу потёк жар, разгораясь всё больше.
В глазах поплыло, и лицо над ним исказилось в злобной плотоядной ухмылке; бушующий синий огонь поглотил всё вокруг, кроме него. Длинные клыки выдвинулись из-под остатков губ, нечестивые рога, изгибаясь, протянулись к нему. Баки пытался отодвинуться, но голову не пускало, и он мог только бессильно следить, как кончики почти достигают его глаз.
«Вы продвигаетесь так замечательно, сержант Барнс, — свистяще прошипело оно. — Скоро вы к нам присоединитесь».
Инстинктивно Баки бросился, нанося крепкий удар прямо в скалящиеся зубы.
Но в момент столкновения видение разлетелось на мириады осколков, — каждый с ухмылкой черепа или торжествующим глазом-бусинкой — и осыпали его дождём, раня руку.
Зеркало. Зеркало.
Но голос не умолкал. Напротив, он продолжал неотступно шептать в его разуме: «Я уже внутри тебя».
Сердце Баки бешено заколотилось, тело жгло изнутри; казалось, огонь облизывал кожу.
«Ты уже один из нас».
Немыслимо, Баки почувствовал, как в нём зашевелилось неуместное возбуждение.
«Зачем бороться с этим, сержант? Это то, чем ты всегда был где-то глубоко внутри, не так ли?»
— Джеймс Бьюкенен Барнс. 3-2-5-5-7...
Над ним высилась человеческая громада, непреодолимая и необоримая.
«Время пришло», — голос шептал вокруг него и скользил внутри, полный мрачного предвкушения.
Он не мог сосредоточиться, не мог собраться с мыслями, чтобы уразуметь смысл этих слов. Его тело удерживалось лишь тончайшими нитями, по которым порой пробегал огонь.
Затем удар новой боли — это были не нити — это были провода, и он полыхал электричеством, всё его существо вибрировало в агонии.
Что происходило? Где он?
Когда прекратится боль? Был ли это конец? Или начало?
Серп луны висел над горой в нечестивом сиянии. Замерший наготове. Готовый вгрызться, врезаться в саму гору.
Его сердце тяжело бухало, и он обнаружил, что ждёт, затаив дыхание, но не мог постичь почему: принесет это облегчение или ещё больше мучений.
— Джеймс Бьюкенен Барнс. 3-2-5-5… 3-2-5-5...
Золотой и синий.
Громкий звон и удар, тяжесть исчезла с его рук и ног.
Всепроникающий потрескивающий синий свет ещё бушевал вокруг, но над Баки нависла тень, превращавшая синий во что-то чудесное золотое.
Ореол золотого света окружал то, что сложилось в лицо. Сияние прояснилось, показываясь тем же мерзостным синим, но другим, преобразованным в яркий и чистый, и оседая золотом светлых волос.
А лицо — лицо…
Губы на нём что-то произносили, но Баки не мог разобрать, его уши были полны воды.
— Стив…?.. — сипло вытолкнул он.
Тёплая рука подхватила затылок, и Баки так хотелось надеяться.
— Вставай. — Голос — Стивов голос, но это не мог быть он.
Не-Стив наклонился над ним; это выглядело таким настоящим, но и раньше всё казалось и чувствовалось настоящим. Серьёзные голубые глаза, тот самый нос, кривоватый после множества драк — знакомо подтекающий кровью.
— Стив...
Капнуло.
Внезапная вспышка боли непереносимо божественно наполнила его, хлынув из тёплого влажного пятна на груди, и захлестнула, исторгнув умоляющий вопль. Горящая грудь взорвалась светом и энергией, и чувством какой-то неправильной цельности. Он желал, чтобы это длилось вечно, и он не мог вынести ещё ни секунды, когда вдруг всё прекратилось так же внезапно, как началось. Электрический синий визжал, шипел и умирал, погружая зал в темноту.
Всё стихло, Баки снова парил, но на этот раз вертикально, полновесно чувствуя своё тело, когда ангел с лицом Стива быстро уносил его прочь от боли.
Он знал, что умрет; теперь он был готов к этому.
