Болтовня обо всем — @дневники: асоциальная сеть

вторник, 02 февраля 2016

14:58

Мимими!

*Стив любит Баки. Баки любит Стива*

URL

пятница, 01 января 2016

13:56

Новогодние вкусняшки ))))))))))

*Стив любит Баки. Баки любит Стива*

Мартышка-шуба

Подкова на счастье

URL

четверг, 31 декабря 2015

17:57

С Наступающим на пятки!

*Стив любит Баки. Баки любит Стива*

Пусть не вертит нам макака своей большой и красной какой :moroz:

URL

суббота, 12 декабря 2015

15:12

Покормили сегодня с мамой уток на Абушке. Релакс обалденнейший.

*Стив любит Баки. Баки любит Стива*

URL

среда, 02 декабря 2015

16:59

Няяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяя!!!

*Стив любит Баки. Баки любит Стива*

URL

воскресенье, 29 ноября 2015

15:17

Зима ))))))))))))))))))))))

*Стив любит Баки. Баки любит Стива*

URL

вторник, 24 ноября 2015

13:00

*Стив любит Баки. Баки любит Стива*

ВОЗЬМИ СВОЕ ДЕНЕЖНОЕ ДЕРЕВО

URL

пятница, 20 ноября 2015

14:37

Восход 16.11.2015 г.

*Стив любит Баки. Баки любит Стива*

URL

14:36

Вкусняшкиииииии!

*Стив любит Баки. Баки любит Стива*

URL

пятница, 13 ноября 2015

16:14

Фигурки

*Стив любит Баки. Баки любит Стива*

Новьё

Все познается в сравнении ))))))

URL

вторник, 27 октября 2015

16:10

Сегодня в городе красивые предновогодние деревья )))

*Стив любит Баки. Баки любит Стива*

URL

пятница, 23 октября 2015

16:55

Увидела и улыбнуло )))))

*Стив любит Баки. Баки любит Стива*

URL

суббота, 25 июля 2015

18:13

Мурк!

*Стив любит Баки. Баки любит Стива*

23.07.2015 в 21:19

Пишет team ERURI 2015:

team ERURI 2015 - деанон

URL записи

URL

вторник, 14 июля 2015

17:41

Няяяяяяяяяяяяяяяяя!

*Стив любит Баки. Баки любит Стива*

URL

пятница, 10 июля 2015

18:19

Вааааааааааааааааааааааааа!

*Стив любит Баки. Баки любит Стива*

09.07.2015 в 23:32

Пишет team ERURI 2015:

team ERURI 2015 - юмор/стёб

Название: Уделать блондина
Автор: team ERURI 2015
Форма: флеш-игра
Пейринг/Персонажи: Эрвин Смит/Леви, Фарлан Чёрч, Изабель Магнолия
Категория: джен, слэш
Жанр: юмор
Рейтинг: PG-13
Размер:
Примечание: Леви поручили убить Эрвина Смита. Сможет ли он?
Размещение: запрещено без разрешения автора
Для голосования: #. team ERURI 2015, работа «Уделать блондина»

Название: Пока никто не видит
Автор: team ERURI 2015
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: пионер!Эрвин Смит/пионер!Леви Аккерман, Ленин!Дот Пиксис
Категория: слэш
Жанр: флафф, стёб
Рейтинг: PG-13
Размер: 1060x840px
Размещение: запрещено без разрешения автора
Для голосования: #. team ERURI 2015, работа «Пока никто не видит»

Название: Когда снег начнется
Авторы: team ERURI 2015
Бета: team ERURI 2015
Размер: мини, 3262 слова
Пейринг/Персонажи: Эрвин/Ривай
Категория: слэш
Жанр: романс, PWP, юмор
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: фут-фетиш, мат
Краткое содержание: О дне рождения Ривая, традициях разведки и всяких там извращенцах.
Для голосования: #. team ERURI 2015, работа «Когда снег начнется»

Снег на пальто был похож на сахар, и таял он так же быстро.

Разувшись на пороге, Ривай поставил сапоги на специальную мокрую тряпку возле двери. Неприятно взмокшие ступни мерзли, пришлось зябко переступать по каменному полу, высоко поднимая ноги, чтобы раздеться и развесить одежду поближе к камину.

Полдня работы на улице, полдня в замке — это было довольно утомительно, учитывая, что большая часть разведчиков уже успели разъехаться по домам в зимние отпуска (не учитывая тех, кто должен был уехать завтра утром — те попрятались и делали вид, что жутко заняты), и количество дел на нос несколько превышало физические возможности. С утреннего построения и до вечера Ривай гонял новобранцев, помогал им, учил, подбадривал, терпел шумный нрав и то и дело перераспределял нагрузку. Под чутким руководством те расчистили весь внутренний двор и плац, отмыли коридоры и комнаты общего пользования, где было натоптано мокрыми сапогами, и, конечно же, привезли елку. Это было одной из главных традиций разведки: каждый год кадетам вменялось в обязанность выбрать и притащить в штаб новогоднюю елку. Каждый раз это сопровождалось шумом, спорами и хвастовством старших, что вот они-то, в отличие от некоторых, в свое время нашли самое лучшее дерево во всем лесу, а это — полное убожество.

Набор в разведку обычно приходился на конец осени, сразу за последним в году походом. Новобранцев традиционно закрепляли за Риваем, и всю зиму он делал из них людей — людей-разведчиков, особый вид. Ривай был кузнецом, перековывавшим подростков на новый лад еще до начала тренировок, дрессировщиком, муштрующим до состояния сработанности, мастером, подгоняющим их, как детали механизма, одного к другому, до полной слаженности действий. Кромсать по весне титанов из фанеры новички брались, уже пройдя боевое крещение.

Переодевшись в домашнее, он присел на постель и потер лицо руками, устало вздыхая. От нескончаемого галдежа болела голова. Из коридора возвестил о своем приближении Эрвин, чихнув дважды. Потом постучал.

Ривай поднял голову.

— Открыто.

Эрвин не вошел, а постучал снова, хотя обыкновенно он вообще не утруждал себя такой вежливостью, открывая при случае своим ключом. Хмыкнув, Ривай медленно поднялся и открыл с твердым намерением высказать всё, что думает об этом его дурацком стремлении привносить в устоявшиеся отношения что-нибудь новенькое. Увидев Эрвина, он слегка опешил, слова застряли в горле. Редко доводилось видеть его столь нарядным: костюм, начищенные ботинки. Эрвин завел руку за спину, склонив голову в знак приветствия, и галантно протянул Риваю свободную ладонь.

— Ты чё? — недоверчиво спросил Ривай.

— Позволь сопроводить тебя в зал собраний, — Эрвин навесил на лицо серьезную, но доброжелательную улыбку.

Ривай с сожалением вздохнул: он от всей души надеялся, что до этого не дойдет, но у его друзей, увы, были иные планы. На его день рождения все по традиции отмечали нечто большее, чем просто праздник, а он тяготился обязанностью всегда на нем присутствовать и терпеть всеобщее внимание.

Сделав шаг в комнату, Эрвин закрыл за собой дверь и опустил ладони Риваю на плечи, погладил.

— Выпьем и разойдемся, — сказал он мягко.

— Тогда чего ты так вырядился?

— Будет музыка. Потанцевать хочу.

— С кем? — хмуро поинтересовался Ривай. Улыбнувшись, Эрвин ничего не ответил: реплики «С тобой, конечно» и «Только через мой труп» были настолько очевидны, что их можно было не озвучивать.

В зале собраний было просторно и пахло хвоей. Уже украшенная елка почетно стояла в углу возле окна, чуть к нему наклонившись, будто тоскливо выглядывала на волю, от которой ее оторвали ради присутствия на празднике. Ривай понимал этот сорт тоски как никто другой.

У стены шипел пластинкой граммофон, на длинном столе стояло несколько бутылок, бокалов и разномастных кружек, печенье и еще кое-что по мелочи. Наряженные кто во что горазд разведчики тут же отвлеклись от бесед, словно по команде, и принялись поздравлять Ривая с днем рождения.

Когда все расселись, Ханджи толкнула первый тост, в котором чуть было не растрепала при Эрвине историю о пенициллине. Ривай чувствительно пнул ее под столом, заставив осечься на полуслове. Благо Ханджи быстро соображала, она тут же обошла запретную тему, поведя речь о совершенно другом случае, но Ривай все же внимательно посмотрел на Эрвина, желая убедиться, что тот ничего не заподозрил.

В ноябре, в самом его холодном и промозглом начале, напоминавшем мерзкую финишную прямую ровнехонько в зиму, за неделю до последней в году экспедиции разведка разразилась вспышкой пневмонии. Болели почти все рядовые, болели офицерки в санчасти, болели окрестные деревни и целые города. За неделю до вылазки финансы разведки были в глубоком минусе, а в охваченном эпидемией Тросте за бутылек пенициллина драли как за золотой слиток. Главные по личному составу — самые надежные, самые крепкие, самые авторитетные капитаны — рвали бы на себе волосы, если бы не были Риваем и Майком, славившимися каждый своим недюжинным спокойствием. Переживать было о чем: не успевали они оглянуться, как в лазарете оказывались все новые и новые заболевшие, прежние не выздоравливали, и оставалось лишь молиться, чтобы никто не умер, потому что иначе поход, который так долго и тяжело выбивал из командования Эрвин, сняли бы в мгновение ока. Каждый день Ривай, Майк и Ханджи справлялись о самочувствии больных, собирались на внеплановое совещание и обсуждали, что делать дальше, а по вечерам отчитывались командору, что личный состав в полном порядке.

За три дня до похода дела были гаже некуда.

Раздев бесчувственное тело командора, которое нашел в своей постели, Ривай подбросил в камин деревяшку, глянул в окно на мелкий истеричный дождь и отправился к Ханджи. Больше всего он сомневался в том, что Эрвин может проснуться и что-нибудь узнать: в последнюю неделю перед любой экспедицией тот впадал в состояние живого трупа, способного только работать, уткнувшись в бумажки, и бесконечно обсуждать стратегию по кругу. В те дни капитаны были его единственными глазами, ушами и руками за пределами кабинета, и врать, чтобы сохранить ему остатки здоровья и мозгов, было проще некуда. Ривай прекрасно понимал, что Эрвин сам отменил бы поход как по щелчку, если бы узнал о том, что происходило. Но так как одной из обязанностей Ривая был контроль над личным составом, он собирался выполнять свой долг до самого конца.

В тот мерзкий вечер он попросил Ханджи придумать что-нибудь эдакое, навроде новой планировки орудий захвата, что потребовало бы утверждения в столице, и на будущее утро они отправились в Митрас вместе с Эрвином, хотя он и собирался в последнюю поездку один. Быстро утомившись от качки, тот снова заснул, навалившись Риваю на голову, и он забрал бумаги из ослабевших рук, подлез пальцами под куртку, чтобы расстегнуть тугой ремень на груди. Большую часть дороги они с Ханджи молча смотрели друг на друга, без слов понимая, что оба бесконечно прокручивают в голове свой план.

Спровадив Эрвина на аудиенцию, они немного пошатались по городу, подбирая аптеку побогаче и поудобнее, поскальзываясь на мокром, обледенелом после дождя камне улиц и гадая, что ждет за Стенами в такую погоду. А потом сделали одну из особо зажиточных лавок с крайне сподручно расположенным складом на несколько флаконов пенициллина беднее.

Ко дню вылазки выздоровело больше половины заболевших.

После нескольких тостов все бутылки с дрянным, но от того не менее дорогим вином были осушены, и народ потянулся танцевать. Ривай рассеянно наблюдал за немногочисленными парочками, наслаждаясь относительным одиночеством, и медленно, но верно допивал мелкими глотками то, что было налито в жестяную кружку. Было немного душно, на елке поблескивали редкие стеклянные игрушки, привезенные кем-то из дома. Пахло деревом, пахло огнем, пахло печеньем.

В соответствии с предсказанием Эрвина, гости довольно скоро начали разбредаться: с завтрашнего дня небольшой зимний отпуск начинался и у тех, кто оставался в замке, поэтому сегодня все заканчивали с делами на этот год, а те, кто покидал казармы на ближайшие недели, собирались и прощались. Когда стало совсем малолюдно, Ривай поднялся с места и принялся прибираться, сопровождаемый помощью вездесущей Ханджи, но вскоре и та покинула зал, слегка покачиваясь на ходу.

— Музыка, — сказал он Эрвину, сгребая кружки к краю стола. Почувствовав, как тот подошел сзади, обернулся через плечо и замер.

— Окажите мне честь, капрал, — Эрвин вновь стоял в позе галантного джентльмена, протягивая чуть растерявшемуся Риваю ладонь. Он делал подобные вещи столь непринужденно, словно наперед знал, что Ривай непременно послушается и вложит свою руку в его, не поколебавшись ни секунды и не спросив, чего он хочет.

— Я не танцую, — сказал Ривай, когда Эрвин опустил его свободную ладонь себе чуть пониже плеча.

— Научишься, — ответил тот невпопад на слух, но метко в то, что стояло за озвученным, и приобнял, лаская пальцами спину.

Мелодия шипела, словно бурный поток — граммофон и пластинка были весьма потрепанными. Плавный танец казался глупым. Эрвин проскользил ногой назад, показывая, как нужно двигаться, сделал полуповорот и шаг вперед, а потом повторил еще несколько раз, медленно, пока Ривай не почувствовал ритм сам. Вовлекшись в череду неторопливых движений, он сжал руку Эрвина крепче и поднял взгляд, отрываясь от созерцания ступней. В свете догорающих свечей тот казался усталым и спокойным. От совместных слаженных движений комната покачивалась, а голова слегка кружилась.

За окном медленно сеялся снег.

Ривай расплылся в глупой улыбке и подался вперед, ткнулся в Эрвина носом, пытаясь скрыться, закопать минутную слабость в его воротнике. Переложил ладонь на спину и почувствовал, как тот тоже скользит вниз по его позвоночнику, привлекая к себе ближе и замедляясь. Эрвин дышал ему в висок и пах мылом, вином, самим собой — Эрвином.

Мгновения тянулись длинно, легко и сладко, даруя радость движения и близости, щекочущую уголки губ. Незамысловатые мелодии зашли на второй — или десятый — круг, возвращая каждой нотой минуты, проведенные под них впервые. Эрвин мягко завел руку Ривая вверх, укладывая ее себе на плечо, обнял его и склонился, касаясь губами шеи над повязанным платком, провел носом к уху, тихо выдыхая. Он дышал ровно и глубоко, а Ривай задыхался, будто танец был бог весть каким быстрым.

Не было ничего удивительного в том, что он и не заметил, как они остановились. Медленно отлепив щеку от эрвиновского плеча, Ривай посмотрел на него снизу вверх и тут же позволил найти губами свои губы, вовлечь в мягкий неторопливый поцелуй. Эрвин подгреб его еще ближе, вжимая в себя, так спокойно и отчаянно одновременно, что Ривай снова почти задохнулся и едва успел оторваться, прежде чем окончательно выпасть из реальности. Поцелуй был пьяным, он был пьяным, а Эрвин просто был — и этого хватало.

Ривай мелко вздохнул, глядя ему в глаза, в которых отражались огоньки оплывших, капающих воском свечей, потянул руку и замер на мгновение в нерешительности. Потом все же положил ее Эрвину на грудь и вывернулся из объятий, отстранился. За шиворот тут же заполз холод, сопровождаемый завыванием ветра за окном.

Не отводя от Ривая глаз, будто завороженный, Эрвин медленно снял пиджак и накинул ему на плечи, ни о чем не спросив.

— Пошли спать, — сказал Ривай шепотом.

— Пойдем, — тоже шепотом ответил Эрвин.

Быстро разобравшись с остатками краткого праздника, они вышли в темный коридор, освещаемый лишь факелом возле входной двери вдалеке. Почти незаметные тени казались смехотворно длинными. На ходу Эрвин молча приобнял Ривая за ребра, укладывая его голову себе на плечо, а потом, когда пришлось подниматься по лестнице, мягко взял за руку, столь естественно, будто так и надо, и Ривай не осмелился как-либо это прокомментировать или возразить. Коридоры они пересекли неторопливо, но отчего-то совсем незаметно.

Закрыв дверь своей комнаты, Эрвин тут же вновь заключил его в объятия, обидно легко поднял на руки, держа под задницу и целуя в шею. Пиджак с шелестом свалился с плеч на пол. Дойдя до кровати, Эрвин мягко опустил Ривая и стянул платок, продолжая жадно вцеловываться, лаская ладонями бока. Ривай стащил поочередно ботинки, бросая их на пол с излишне громким в тишине уединения стуком, скользнул между собой и Эрвином пальцами, чтобы расстегнуть рубашку. Стало душно, лоб моментально покрылся испариной.

Незаметно для Ривая тоже расстегнувшись, Эрвин быстро просунул под него ладонь, выгибая к себе, подтянул повыше к подушке, влажно припав губами к груди, лизнул и прижал языком сосок. Все движения казались слегка смазанными, разморенными и возникающими сами по себе, а прикосновения были слишком интимными и чувствительными, чтобы Ривай мог сдерживаться. Он сильно выгнулся, подаваясь Эрвину навстречу, упираясь затылком в постель, выдохнул с тихим, протяжным стоном, крепко стискивая пальцами его плечо. Под рубашкой он был горячим, и, поддавшись мимолетному желанию, Ривай покрепче обхватил его ногами, прижимая к себе, обвил руками шею. Тот вздохнул глубоко, прижался губами к кадыку, горячо водя раскрытой ладонью по выгнутой спине.

— Эрвин… — вспомнив, что он недавно мылся, Ривай довольно притих, оборвав себя на полуслове. Ну, как притих — продолжил вздыхать и постанывать от поцелуев и поглаживаний. Потом зачем-то оттянул его от себя за волосы и внимательно посмотрел в лицо. Взгляд у Эрвина был мутный и потерянный.

Рывком перевернув его на спину, Ривай уселся сверху и поцеловал в шею сам, поглаживая пальцами по поясу брюк под собой. Склонился ниже, чтобы вылизать ключицы, поцеловал сухо грудь, умело расстегивая ширинку наощупь. Откровенно говоря, в том, что они все еще были относительно одеты, было нечто возбуждающее. Хотя обычно Ривая раздражало, если одежда мялась и пачкалась.

Укусив Эрвина куда-то над ребром, он резко втянул губами кожу, оставляя незаметный след.

— Не все же тебе меня метить, — пробурчал тем не менее.

— Получается?

— Не видно нихуя, — доложил Ривай, укладывая ладонь ему на бедро и, со второй попытки — на пах, медленно погладил сквозь ткань трусов. — Да все и так знают, что ты мой, — добавил великодушно, спустившись ниже, выцеловывая кожу на уровне бедренных костей. Потом поймал себя на мысли, что сморозил сейчас что-то совсем не то.

Быстро глянув на Эрвина и все равно ничего не увидев, Ривай широко лизнул дорожку волос, уходящую под белье. Темнота вдруг ненадежно качнулась перед глазами, заставив прерваться, жар задушил. Ривай осторожно прижался щекой к эрвиновскому бедру, опуская ладони на постель по обе стороны от него.

— Все нормально? — незамедлительно среагировал Эрвин, проскользив ладонью от его затылка к лопаткам, мягко взял за шиворот на загривке и подтянул поближе. Ривай потянулся послушно, прилег сверху, прикладываясь ухом к его плечу.

— Щас отдохну и дальше пойдем, — серьезно сказал он.

Эрвин смешливо фыркнул.

— Мне никто и не сказал, что ты свой девяностолетний юбилей отмечаешь, — вздохнув, он обвил Ривая рукой за пояс и погладил, прижал к себе вплотную. Тот молча поерзал, устраиваясь, закинул через Эрвина ногу, располагая колено на его боку, и недовольно засопел.

В тишине было слышно лишь потрескивание углей в камине да разгулявшуюся за окном вьюгу.

Прогладив с нажимом вдоль ноги на своем животе и сжав в ладони холодную ступню, Эрвин принялся мягко и плавно ее разминать, разогревая. Неожиданно для себя Ривай крупно вздрогнул и попытался отстраниться, мигом почти сползая в пространство между Эрвином и стеной, когда тот чуть повернулся набок. Прикосновения горячей ладони ощущались слишком сильно, обостренно, аж скулы сводило. Стало почему-то очень хорошо и очень стыдно. Незаметно для себя Ривай обвил Эрвина руками и смял пальцами его рубашку, когда тот склонился, чтобы вновь поцеловать в шею.

— Бля, Эрвин, прекрати, не надо, — вырвалось непроизвольно. Он засуетился, заерзал, делая все кроме основного — попыток высвободить ногу. Ривай не помнил, чтобы чувствовал такое, когда Эрвин трогал его за ноги прежде, хотя обычно тот касался разве что щиколотки, и это было немного не тем. Всякие растирания он, как правило, проводил сам, и, видимо, очень зря.

Сверкнув в темноте глазами, Эрвин оперся на локоть и сполз чуть ниже. Перехватив ногу поудобнее другой рукой, он мягко перевернул Ривая на спину, прогладил внешнюю часть стопы и скользнул к пяткам. Затем коснулся на пробу пальцев, погружая фаланги между мизинцем, безымянным и средним, потирая подушечками истонченную кожу.

— Нет, нет, пожалуйста… — снова дрогнув, Ривай всхлипнул и закрыл лицо руками, переживая момент слабости. Кожа под пальцами горела, а стояк был отчетливый и крепкий.

Пообещав себе больше никогда не пить, Ривай мужественно собрал остатки самообладания и стиснул зубы, напрягаясь всем телом, готовый в любой момент отдернуть ногу. Ему разве что хотелось узнать, что Эрвин сделает дальше. И тот совершенно не обманул его ожиданий, опустившись еще чуть ниже по кровати, коснулся уже разгоряченной кожи на стопе языком, а потом влажно засосал мизинец.

В этот момент Ривай ярчайше осознал, что все равно больше никогда не сможет смотреть Эрвину в глаза, так что безуспешно зажиматься дальше было бессмысленно.

— Ах! — громко сказал он и заметался, выгибаясь. — Ах! Блядь… Эрвин!

Не в силах сдерживаться, он сунул руку в расстегнутые брюки и обхватил пальцами член, закрывая другой ладонью то глаза, то рот, так и не решив, что сейчас в приоритете — делать вид, что его здесь нет, или молчать.

Судя по скрипу постели, Эрвин сел, а потом потянул Ривая за лодыжки, чтобы прижать к себе бедрами вплотную. Взяв за запястье, отнял нервно дергавшуюся руку от члена, сжав в своей, согнул его правую ногу в колене, крепко стиснув стопу, и принялся неторопливо вылизывать все пальцы поочередно.

— Эрвин… — Ривай вцепился пальцами в одеяло, вжимаясь затылком в постель, и протяжно застонал. Он не был уверен, что смог бы сдержаться, даже если бы Эрвин попросил его молчать. Ноги стали словно ватные, и он вообще весь целиком обмяк, раскинулся безвольно, постанывая с каждым выдохом, ощущая только, как тот горячо и мокро изучает языком его пальцы.

Стояло так, что было почти больно, и у Ривая возникло отчетливое подозрение, что он может кончить прямо сейчас, толком не подрочив. Надо было что-то с этим делать.

— Ах! — вопреки всем намерениям выдал он громко, когда язык особо чувствительно скользнул по коже. — Ах, Эрвин!

Опустив ногу Ривая себе на плечо, тот плавно склонился к нему, упершись локтем у виска, и глубоко поцеловал, синхронно с этим пробравшись ладонью под его белье. Едва соображающий Ривай дернулся от прикосновения к члену и вцепился в Эрвина так сильно, как только мог. Обмазав ладонь в смазке с мокрой головки, тот принялся напористо, сильно и быстро дрочить, и Ривай кончил почти сразу, застонал в чужой рот глухо и долго, напряженно выгибаясь и толкаясь бедрами в ладонь. Дыхание сбилось так сильно, что его было невозможно контролировать.

Первое, что почувствовал Ривай, придя в себя через пару-другую минут — как горят щеки от стыда. У них с Эрвином, конечно, много чего было за эти несколько лет, но такого — даже близко нет. И едва ли ситуацию, когда он кончил от того, что тот облизывал пальцы его ноги, можно было назвать нормальной.

Стараясь не поднимать взгляд выше эрвиновских плеч, Ривай молча пихнул его на спину и снова добрался до ширинки, только на этот раз значительно быстрее. Судя по тому, как вздыблена была ткань трусов, его невменяемое состояние пришлось кому-то по душе. Хмыкнув, Ривай сдернул с него брюки и с нажимом провел языком по всей длине члена до влажной головки, не касаясь руками. Эрвин сдержанно вздохнул, вновь вплетая пальцы в его волосы, принимаясь поглаживать и массировать приятное местечко на загривке.

Наклонив голову, Ривай присосался к основанию члена, втягивая кожу, очертил кончиком языка выступающую вену, толкнулся, потер им головку и взял, наконец, в рот под аккомпанемент тихого нетерпеливого шипения Эрвина. Уже без промедления он заглотил глубоко, затем все же неспешно, по миллиметру выпустил изо рта и туго провел кулаком от головки члена до основания, растирая слюну и смазку. Почувствовав недвусмысленное давление на макушке, Ривай скользнул губами вниз, громко причмокивая и втягивая щеки. Ничего смущающего тут для него быть не могло, в отличие от действий всяких там извращенцев.

Эрвин сжал пальцы на его шее, подрагивая.

— Черт, вот так, — прошипел он сквозь зубы, и Ривай едва успел повернуться, чтобы головка члена уперлась в щеку, ни в коем случае не сдавая в усердии.

Он продолжал мягко водить языком по кругу, пока Эрвин не успокоился и не перестал дрожать. Поборов желание тут же вскочить и, пока тот плохо соображал, съебаться как можно дальше, Ривай вытер рот тыльной стороной ладони и лег на Эрвина сверху, прижимаясь щекой к груди. Запахнув его рубашку, принялся разглаживать пальцами ткань, прислушиваясь к неровному стуку сердца. Во рту было вязко.

Несмотря на подкатывающую усталость, менее стыдно не становилось. Ривай недовольно вздохнул и поерзал, снова сталкиваясь с желанием свалить к себе. Наудачу Эрвин очнулся: мягко обвил его руками, накрывая ладонью затылок, и принялся поглаживать, зарываясь пальцами под короткие пряди. Расслабившись, Ривай вздохнул сонно, хотя они оба были в одежде, а постельное белье — мятым и грязным. Сейчас его клонило в дрему даже без обязательной помывки. Удобный Эрвин под ним зашевелился, перекатил Ривая на одну руку и вытащил из-под них одеяло.

Оказавшись под теплой тканью, на теплом Эрвине и в его теплых объятиях, Ривай лениво подумал о том, что вообще-то надо бы раздеться, а для начала — сказать об этом вслух. Тут-то его и сморило.

Риваю снился снег, кружащий над постелью мягкими мокрыми хлопьями.

— А что за история с аптекой, Ривай? — спросил Эрвин, вырывая его из сладкой морозной дремы.

URL записи

URL

среда, 08 июля 2015

18:36

Ням!

*Стив любит Баки. Баки любит Стива*

07.07.2015 в 23:39

Пишет team ERURI 2015:

team ERURI 2015 - PWP

Название: Держу тебя крепко
Автор: team ERURI 2015
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Эрвин Смит/Леви
Категория: слэш
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-17
Размер: 1000x1000px
Предупреждения: ампутированная конечность
Примечание: все персонажи, вовлеченные в сцены сексуального характера, являются совершеннолетними
Размещение: запрещено без разрешения автора
Для голосования: #. team ERURI 2015, работа «Держу тебя крепко»

Название: Игра в поддавки
Автор: team ERURI 2015
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Эрвин Смит\Леви
Категория: слэш
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-17
Размер: 540х810рх
Примечание: все персонажи, вовлеченные в сцены сексуального характера, являются совершеннолетними
Размещение: запрещено без разрешения автора
Для голосования: #. team ERURI 2015, работа «Игра в поддавки»

Название: Из осколков
Автор: team ERURI 2015
Бета: Анонимный доброжелатель
Размер: миди, 5428 слов
Пейринг/Персонажи: омега!Эрвин\/альфа!Ривай
Категория: слэш
Жанр: PWP, романс, экшен, AU в каноне, омегаверс-AU
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: смещенный таймлайн; частичные расхождения с сюжетом манги; нестандартные отношения в паре
Краткое содержание: читать дальше
Для голосования: #. team ERURI 2015, работа «Из осколков»

1.

За окном кабинета шумел весенний ливень.

Эрвин стоял навытяжку перед столом командующего Кита Шадиса, по усталому лицу которого скользили тени дождевых струй.

— Ты омега? — Шадис задумчиво просматривал личное дело Эрвина Смита. — Гм... да, вижу-вижу... Химически стерилизованный омега. Асексуален, запах отсутствует. К военной службе в оперативном подразделении альф годен.

Шадис поморщился и поднял взгляд на Эрвина:

— Почерк у врача из медкомиссии ужасный. Врач этот мне давеча прислал из морга список кремированных тел, так я еле прочел.

Он умолк, поскреб щетину на щеке и рассеянно уставился в окно.

— Я кадетское окончил с отличием, — тихо сказал Эрвин. — Получил рекомендации для поступления в высшее военное командное училище.

— Знаю-знаю, — махнул рукой Шадис. — Так, может, тебе в стратеги пойти? Будешь в штабе с бетами работать, могу тебя назначить офицером хоть сейчас. Связистами покомандуешь, логистикой займешься и там... всяким.

Он опять махнул рукой, кажется, этот жест заменял ему вылетевшие из памяти слова. Добавил:

— В прошлом походе за Стену у нас гиганты сожрали почти весь офицерский состав. А командир-омега — лучше, чем никакого командира.

По его уверенному и спокойному голосу, низкому тембру, Эрвин понял, что Шадис применяет доминирование альфы. Любой омега бы сейчас почувствовал себя в безопасности, расслабился, покоряясь воле альфы, позволяя ему принять все важные решения. Любой омега, но не Эрвин. На него такие приемы никогда не действовали.

— Я могу координировать связистов и логистиков, — мягко выговорил он, — но во время похода хочу быть вместе с альфами, так как со временем собираюсь командовать оперативными отрядами и должен иметь полное представление о происходящем на передовой.

Шадис вздохнул и посмотрел на него ласково и снисходительно:

— Глупости, омега. Ты погибнешь в первом же походе, пожалей своих родителей.

Эрвин шагнул к столу и ткнул в нижнюю строчку личного дела:

— У меня нет родителей. Матери не знал, отца репрессировали и расстреляли, меня стерилизовали.

2.

Эрвин попал на передовую, как и хотел.

И, раненым вернувшись из похода, лежа на койке в госпитале, впервые в жизни осознал, что такое одиночество. Когда твой истинный альфа никогда не найдет тебя по запаху, потому что ты ничем не пахнешь — бесплодная, изувеченная врачами омега. И ты всегда будешь один на один со своей болью и страхом. Эрвин запрещал себе думать об этом, но сейчас, одурманенный морфием, чувствовал, что эмоции захлестывают холодной мутной волной.

В бреду он чуть не плакал, глаза щипало. Зажмурился до белых кругов под веками.

Кто-то неслышно подошел тогда к его койке, положил холодную жесткую ладонь на пылающий лоб. Потянуло лесными травами и свежим крепким чаем.

— Тише, омега. Все будет хорошо.

Эрвин провалился в сон, а через сутки, придя в себя, почувствовал едва ощутимый, сладковатый, как корица, запах. У него проявился слабый аромат омеги.

С этого момента все изменилось и усложнилось.

3.

Было слышно, как на улице шумит вечерний ливень.

Свеча слабо освещала подсобку у прачечной, от печи к низкому потолку шел жар. По каменному полу сквозило холодом.

Кипяток быстро остывал, над деревянным тазом клубился влажный пар. Эрвин мылся быстро и ожесточенно, до красноты тер кожу куском сероватого, дурно пахнущего дегтем мыла. Волосы ополаскивал терпким травяным отваром. Ладони протирал смоченным в спирте бинтом. Так Эрвин глушил и уничтожал свой запах — едва уловимый аромат омеги. Еще не хватало, чтобы кто-то почуял и доложил куда следует. Его, Эрвина, сына диссидента, стерилизовали еще в детстве — нечего рожать новых изменщиков. И сейчас его бы опять положили в госпиталь и заставили пропить курс таких препаратов, которыми, по-хорошему, только крыс травить.

Если Эрвин с кем-то и делил постель, то с тихими, аккуратными бетами — с ними было спокойно, душа отдыхала, а тело расслаблялось. Все сексуальные связи — лишь тени на поверхности мутной воды. Или физиология, которую легко можно было обмануть травяными отварами и горьким порошком из аптеки.

Эрвину не хотелось альфу.

Эрвин тщательно просушил волосы полотенцем, оделся в чистое и достал бритву. Соскреб светлую колкую щетину со щек, щурясь, силясь в тусклом свете что-то разглядеть в зеркальце. И вздрогнул, порезался, услышав глухой с подвыванием вопль с улицы. Эрвин отбросил бритву.

Пока он натягивал сапоги, крик повторился, перейдя в страшный каркающий кашель, отчетливо зазвучали голоса — грязная ругань. Набросив форменную куртку на плечи, Эрвин выбежал прямо под ледяные струи дождя — холодно, аж дух захватило.

В узком проеме между прачечной и складом дрались альфы, судя по едкому, смолистому запаху пота, пробивавшемуся сквозь ливень. Трое солдат, тесно сцепившись, катались по мокрой траве. Они, облепленные намокшими плащами, казались в вечерних сумерках сплошной серо-зеленой массой. Двое крупных альф всем весом навалились, прижимая третьего к земле, но тот вывернулся, выскользнул, с размаху пнул ближайшего противника прямо по лицу. И собирался ударить кулаком, окончательно своротить сломанный нос.

— Отставить! — гаркнул Эрвин, перекрикивая шум дождя. Сзади обхватил этого верткого альфу, прижал к себе и с трудом оттащил. Альфа оказался сильным, но на удивление маленьким, едва по плечо Эрвину. Он почти не сопротивлялся, дернулся раз и замер в руках Эрвина, часто дыша. И не пах ничем, кроме мяты, чая и свежей крови.

— Так ты бета? — тихо спросил Эрвин. Строго поглядел на вскочивших на ноги и вытянувшихся по струнке альф. — Как вы могли напасть на бету? Ваши имена, звания, отряд?

— Стройбат, шестой отряд, рядовые, — пробормотали они и уже громче и увереннее назвались. У одного из носа темной струйкой сочилась кровь, у другого заплывал подбитый глаз.

— Как у вас рука на бету поднялась? — хмуро спросил Эрвин, хотя уже начинал подозревать, что тут не все так просто.

— Я альфа, — глухим низким голосом проговорил тот, кого Эрвин все еще притискивал к себе. — Штрафбат. Рядовой Ривай Аккерман.

Эрвин понимал, что сейчас нужно разжать объятия и выпустить его, такого горячего, угловатого и твердого на ощупь. Но вместо этого смотрел, как капли дождя стекают по черным волосам Ривая, блестят короткие пряди на подбритом затылке.

Ривай сам медленно отстранился и повернулся к Эрвину, посмотрел снизу вверх, прищурив светлые глаза:

— Я зачинщик драки.

Он указал на прачечную, а потом на северный флигель главного здания штаба:

— Это моя территория, и после отбоя никто не имеет права здесь находиться.

Эрвин тяжело вздохнул. Рано или поздно молодые доминирующие альфы делили на зоны штаб, склады и тренировочный полигон, после чего дрались, как дикие коты, защищая свою территорию. Только обычно такое случалось по весне, а не поздней осенью.

— Пойдем, — Эрвин взял Ривая под локоть и потащил за собой к казармам.

Не оборачиваясь, приказал оставшимся:

— Отправляйтесь в госпиталь.

Дождь тугими струями хлестал по плечам.

— Куда идем?

— У тебя все руки в ссадинах. Надо обработать, но в госпитале ты опять затеешь драку. Идем в мою личную комнату.

Тут Ривай отчего-то заупрямился, замер на крыльце, крепко упершись сапогами в ступеньки.

— Что? — устало спросил Эрвин, убирая с лица мокрые пряди.

Ривай совершенно серьезно, без улыбки, ответил ему восхитительную чушь:

— Альфе неприлично входить ночью в комнату незамужнего омеги.

Пару мгновений Эрвин бездумно смотрел на него, все мысли вылетели из головы — надо же, какой старомодный и честный.

— Ты мне нравишься, — спокойно добавил Ривай. — Боюсь не сдержаться.

Эрвин мог бы в лицо расхохотаться такому маленькому самоуверенному альфе — трудно ли будет с ним справиться? Но даже улыбка не тронула губы. Эрвин сверху вниз смотрел в хмурое белое лицо Ривая и отчетливо осознавал, что этот альфа сильнее него, гораздо сильнее.

— Пойдем, пожалуйста.

Эрвин взял его за липкую от крови руку и повел по темному коридору северного флигеля.

Керосиновая лампа горела тихим желтым светом. В коробке белели мотки бинтов, бликовали склянки с мазью, поблескивали пинцет и скальпель.

— Садись на кровать.

Эрвин опустился перед Риваем на колени, коротко поглядел снизу вверх и взял его за запястье. Клочком бинта смыл кровь с крупных ободранных костяшек и пальцев в глубоких царапинах. Между указательным и средним выступал глубокий давний шрам.

— Дядя показывал, как драться на ножах.

Эрвин поднял взгляд, нахмурился и ничего не сказал. Осторожно забинтовал руки Ривая, из порезов все еще выступала кровь, кажущаяся черной в полутьме.

— Хорошая у тебя комната. Большая, — медленно проговорил Ривай. — Ты бы не ходил в прачечную, а мылся у себя. Ты командующий, прикажешь — натаскают тебе горячей воды. Никто и не удивится. Имеешь право.

Эрвин хотел возразить, но не смог. Впервые в жизни на него подействовал спокойный голос альфы, применяющего доминирование. Опустив взгляд в пол, на мокрые от дождя сапоги Ривая, Эрвин согласился, коротко выдохнув:

— Да.

Он почувствовал запах сухих чайных листьев, лесных трав, холодной родниковой воды. И озона — как перед грозой.

— Мне кажется, мы когда-то встречались, — Эрвин все еще не поднимал глаз.

— Встречались, — Ривай положил забинтованную ладонь на его плечо. — Меня с месяц назад попросили из палаты госпиталя выволочь трупы — многие скончались ночью после той вылазки. Я вошел и увидел тебя.

Он коснулся шершавыми пальцами щеки Эрвина.

— У тебя был жар, раны воспалились. Я тогда подумал, что, черт возьми, этот мир — полное дерьмо, если мы пускаем на передовую омег, и они возвращаются тяжело раненными.

— Я годен к воинской службе, — Эрвин замер, сердце в груди билось не в такт.

— Ты скулил от боли, а до тебя никому не было дела, — жестче заговорил Ривай. — Так нельзя с омегами.

Эрвин вскинулся, посмотрел ему в лицо:

— А с кем так можно?

— С подонками.

Ривай поднялся с тихо скрипнувшей кровати, спросил:

— За драку накажешь?

— Нет, свободен, — Эрвин слабо махнул в сторону двери. Он странно себя чувствовал. Было жарко, мысли туманились, грудь теснило — сердце билось с оглушительным четким стуком.

Не спалось. Кровать едва различимо пахла чайным листом и кровью. Эрвин слышал свое частое поверхностное дыхание, воздуха не хватало, сердце щемило. Горячими волнами накатывало жаркое томление и смутная тревога. Эрвин не мог успокоиться.

И правда, не следовало Риваю входить в его комнату.

Это было глупо, стыдно и как-то даже обидно — так ярко реагировать на альфу. Перевозбудился, как юная омега. Тело дрожало, твердый член стоял — Эрвин только прикоснулся пальцами к головке и застонал хрипло сквозь зубы. Он знал, что ничто его не спасет. Влажная ладонь, торопливые, нетерпеливые движения по горячему стволу члена — не помогут. Даже если пальцы облизать, сунуть руку между широко разведенных ног и потрахать ими себя — покоя не будет.

Он вспоминал светлые, как лед, глаза Ривая, его спокойный низкий голос и вставлял пальцы глубже, хоть и было туго, больно. Не надо было отпускать этого альфу — завалить на кровать, облапать все его худое жилистое тело, трогать широкие костистые плечи, руки с сухими проступающими мускулами. Эрвин почему-то был уверен, что целоваться с Риваем — как пить дождевую воду, пробовать безвкусные прохладные губы. Эрвин не знал толком, чего хотел. Жадно раздеть Ривая и отыметь пошло и противоестественно, извращенно, так, как не положено трахать альф. Или лечь под него и раздвинуть ноги? И пусть Ривай будет настойчив и даже груб. Пусть зажмет Эрвину рот — твердой ладонью со шрамом между указательным и средним пальцами, — и вставит до упора...

Эрвин кончил беззвучно, он умел быть очень тихим, но мысленно стонал под Риваем.

Долго лежал неподвижно, стараясь отдышаться. Затем медленно поднялся и прошел к кувшину с водой, чтобы умыться. Устало потер пылающее лицо. В голове осталась лишь одна внятная мысль — нужно выпить травяной отвар для омег, снимающий влечение к альфам.

4.

Шадис побарабанил пальцами по столу, ссутулился — поникли плечи — и сухо хохотнул:

— Эрвин, я прочитал твой рапорт. Ты разработал интересный план похода. Новаторский план! Да, занятное новое построение отрядов. Но, омега, это всё только бумажки и схемки на карте.

— Если отряды оперативников разобьются на мелкие группы, то смогут незамеченными проезжать мимо гигантов, — Эрвин оперся ладонями о столешницу. — Чудовища реагируют на крупные скопления людей — доказано учеными.

— Теория и заумь. А у меня люди гибнут.

Шадис швырнул ему папку с рапортом:

— Забери. Или подтверди слова практикой, или не суй мне больше свои сочинения.

— Дайте мне в помощь хотя бы нескольких альф, — ровным голосом произнес Эрвин, забирая рапорт со стола. — Мы выедем за Стену и проскачем на лошадях дальше, чем забирались ваши отряды. И вернемся живыми.

— Ну и кто с тобой поедет? — мягче заговорил Шадис. — Был бы ты омегой-красоткой с таким ароматом, чтобы головы кружил, может, альфы бы и согласились умереть за тебя. А так-то и беты с тобой не пойдут, они слишком рассудительны, да и сил у них не хватит справиться малой группой даже с одним гигантом.

Эрвин посмотрел в усталое, осунувшееся лицо Шадиса, глаза у которого были запавшие, как у начавшего разлагаться мертвеца.

— Я найду добровольца. Хотя бы одного.

По каменным ступеням Эрвин спустился в холодный сырой подвал к карцеру. У дверей дежурил сонный бета — стоял навытяжку с ружьем в руках, как положено часовым по уставу.

В карцере уже сутки держали Ривая Аккермана.

Как за последние недели узнал Эрвин, этот маленький альфа чаще всех оказывался в карцере за драки, в последней из которых он сломал руку офицеру. Поговаривали, что Ривай — бывший преступник из Подземного города, подался в разведку, потому что иначе его ждала виселица.

— Офицер, — с тоской поглядел на Эрвина охранник. — Вы бы к этому разбойнику не совались. Ведет себя по-скотски. Еще оскорбит вас или ударит, а вы как-никак омега, нельзя так с вами.

— Все в порядке. Я не дам себя в обиду.

Эрвин забрал у него ржавый ключ, с трудом отпер тяжелую дверь.

Ривай, завернувшись в плащ, неподвижно лежал на койке спиной к Эрвину и казался худым и хрупким. Даже отдаленно не напоминал то сильное, агрессивное чудовище, которое кидается на офицеров и ломает им руки.

— Здравствуй, — не оборачиваясь, сипло и глухо проговорил Ривай.

— Отчего ты подрался с офицером?

Эрвин опустился на одно колено подле койки, каменный пол оказался холодным, как лед.

— А отчего он такой уеб... — хрипло начал Ривай, но исправился: — Отчего он такой негодяй?

Кажется, Ривай полагал, что при омегах нужно послеживать за своим языком.

— Что же, всем негодяям руки переломать?

— Почему нет?

Ривай умолк и тихо закашлялся, угловатые широкие плечи вздрагивали.

— Заболеешь тут и умрешь, — мрачно сказал ему Эрвин. — Бессмысленная смерть.

Обернувшись, Ривай глянул с прищуром, под его глазами лежали густые тени.

— Чего ты хочешь?

— Поедешь со мной ночью за Стену?

— Да, — быстро выдохнул Ривай. Он весь подобрался, сел на койке.

Эрвин не стал скрывать удивление — как можно так легко соглашаться на опасную вылазку, даже не вникая в подробности плана? Он был готов уговаривать, подготовил аргументы, красивую вдохновляющую речь. А сейчас осталось только молча в упор смотреть на Ривая.

— Я еще не был за Стеной. Последняя экспедиция вернулась, когда я только попал в разведку, — голос Ривая звучал уже не так сипло, окреп. — Но — согласен.

— Потому что я — омега? — хмуро уточнил Эрвин.

— Потому что ты не подлец, каких тут большинство. Пахнешь чистотой.

5.

Луна сияла на ясном небе — полупрозрачном, как чистая вода в реке. В белом призрачном свете холмы за Стеной казались плоскими и бесплотными. Внешний мир был бесконечным, удивительно пустым и тихим — слышно, как шелестит трава под копытами коней.

У кромки черного леса Ривай шепотом сказал:

— Ты бы поехал один, если бы я не согласился?

На его бледном лице было странное выражение, словно он с трудом скрывает восторг от внешнего мира. Неулыбчивые губы подрагивали, будто еще мгновение — и уголки поднимутся.

— Да, — Эрвин улыбнулся в ответ.

В полумраке ельника они спешились, очень медленно, ведя коней под уздцы, обошли раскинувшегося на поляне семиметрового гиганта. Огромное уродливое тело лежало, вывернув конечности под неестественными углами, заторможенно скребло лапами по земле. Оно всхрапывало во сне, обдавая горячим паром, глаза под веками двигались.

У Эрвина было ощущение, что он и сам спит, когда среди лунных теней и черных стволов пробирается мимо гигантских тел. Ночью перекошенные морды чудовищ больше напоминали человеческие лица, хоть и безобразно искаженные.

Лес постепенно редел, уже виднелась равнина с голубой от звездного света травой. Привалившись спиной к стволу ели, спал пятиметровый гигант, безвольно свесив башку на грудь.

Эрвин даже не успел подметить движение — пятиметровый дернулся в дреме, махнул лапой над землей. Огромные пальцы смяли верхушку дерева над головой Эрвина. С треском посыпались ветви и хвоя.

Вороной конь Эрвина шарахнулся, дико кося глазами, испуганно заржал.

— Тшш, — Эрвин удержал коня, погладил по холке, успокаивая одновременно и его и себя.

Обернулся и увидел Ривая, отпустившего свою гнедую и выхватившего клинки.

Ривай следил за затихшим гигантом, медленно приблизился. Постоял у огромной шеи с выступающими позвонками, но удар не нанес. Знаками показал Эрвину, мол, поедем дальше, только осторожнее.

В овраге у опушки они увидели припорошенные хвоей, затянутые мхом разложившиеся трупы разведчиков. Вылинявшие, некогда зеленые плащи с символом крыльев, торчащие изломанные кости, остатки кожи. Над оврагом стоял тошнотворный сладковатый запах тлена и сырой дух гнили.

— Мы не смогли забрать тела, оставили здесь, — Эрвин провел коня по кромке оврага. — Наш атакующий отряд, правый фланг.

— Неплохая могила, — равнодушно сказал Ривай. — Лучше уж гнить за Стеной, в лесу, чем на кладбище.

— Отсюда можно увидеть восход солнца.

Горизонт уже прорезала тонкая зеленая нить, светлело.

Перед рассветом холмы окутал густой белесый туман, луна поблекла. Кони мчались галопом, за ними по небу следовали черные грозовые облака.

— Днем укроемся в старой крепости, — Эрвин придержал вороного, поравнялся с гнедой Ривая.

— А потом?

— Нанесем на карту наш маршрут и ночью вернемся за Стену.

Ривай искоса посмотрел на него и тихо сказал:

— А если мы не вернемся, а поедем дальше?

— Через тридцать часов упремся в море на севере.

Дальше они двигались молча. Перед ними вырастала темная каменная крепость с обвалившейся башней.

Плащи трепал ветер, падали первые холодные капли начинающегося ливня.

На западе еле слышно грохотало.

Пламя камина отблесками металось по стенам огромного пустого зала в подземелье заброшенной крепости. Насквозь промокшие плащи сушились у очага, и от них поднимался едва заметный белый пар. Эрвин переоделся в чистое и мельком наблюдал за Риваем, стягивающим рубашку и умывающимся скупыми горстями дождевой воды из бочки. Чистюля — как и сам Эрвин.

Эрвин высыпал в кипящий котелок целебные травы. Липовый цвет, зверобой и ромашка — подземелье словно обратилось в лавку лекаря или хижину ведьмы, которая за гроши делает аборты омегам. От кипятка запах сухих трав становился сильнее, тянуло то горьким медом, то будто болотным мхом, а то и мокрыми от дождя свежими стеблями.

— Омежий отвар? — спросил Ривай, раскладывая на вощеной бумаге сухари и сушеные дольки яблок.

Добавив щепотку календулы, Эрвин ответил коротким, почти неприязненным «да».

Ривай придвинулся, склонился к его шее и принюхался — это было неприлично и бестактно для альфы.

— Стерилизован?

Теплое дыхание Ривая щекотало.

Эрвин опять ограничился безликим «да», напряженно глядя в огонь.

— Тогда зачем тебе травы?

Ривай сместился, стараясь заглянуть в глаза. Его сильные, неожиданно тяжелые и жаркие руки легли на плечи Эрвина.

— Эр-рвин?

— Не мучай вопросами, — Эрвин тоскливо посмотрел ему в лицо, прямо в почерневшие от расширившихся зрачков шальные глаза. — Сам все понимаешь.

— Был ты с альфами? — Ривай осторожно вытянул из его волос еловую хвою.

У Эрвина защемило в груди, стало больно, как будто за сердце зацепился крюк на тросе УПМ и тянет-тянет между ребер, муторно, мучительно.

— Только с бетами был. И один раз с омегой.

— Значит, девственник.

Ривай коснулся безвкусными сухими губами его губ, мягко провел кончиком языка, проникая, углубляя поцелуй. Эрвин замер и не отвечал, оцепенев. Не сразу, но обнял Ривая, чувствуя, как под ладонями движутся его четко проступающие лопатки. Плотный, словно каменный, угловатый Ривай притиснулся, дал глотнуть воздуха и вновь нетерпеливо поцеловал. От него пахло свежей, растертой в пальцах мятой, недозрелой земляникой и черным крепким чаем.

— Соски твои нравятся, Эрвин, — сбивчиво выдохнул Ривай. — Крупные.

Он провел грубой горячей ладонью по его груди, тиская сквозь ткань рубашки. Заворочался в объятиях и забрался на колени к Эрвину, вибрирующий от возбуждения, с твердым стоящим членом.

Эрвину стало не по себе — до дрожи и легкого головокружения, — он и забыл, какие большие у альф члены, гораздо больше, чем у бет.

— Если ты захочешь, — Ривай жарко шептал ему в губы, — когда-нибудь я буду под тобой — сможешь взять меня. Я знаю, ты извращенец. Давай... я не против...

Эрвин понял его — медленно, как во сне, скользнул рукой по гибкой спине, пересчитал выступающие позвонки, накрыл ладонью маленькую крепкую задницу.

— Но сначала я бы трахнул тебя, Эрвин, — цепко взяв его за подбородок, слегка впиваясь короткими ногтями, Ривай заглянул в глаза. — Ты будешь моим омегой. Не возражай — отказ не приму.

Эрвин не смог ответить — Ривай коротко приник к губам, будто проглотив его слова:

— Сейчас не время, но когда мы вернемся — я приду в твою комнату.

Ривай умолк и только плотнее прижался, расстегнул брюки и терся всем разгоряченным дрожащим телом — удивительно чувственный для альфы. Он хрипло застонал, двинул бедрами и дернулся в руках Эрвина, едва слышно, невнятно выругался, кончая. Задышал часто-часто, его сердце колотилось — Эрвин ощущал скачущую нить пульса. Ривай уткнулся согревшимися от поцелуев, горячими, как угли, губами в его шею и влажно, болезненно куснул, прихватив кожу зубами, — пометил. Эрвина, словно тонкой иглой и частыми быстрыми стежками, пробила горячая дрожь. Он заскулил, чувствуя, как жар от укуса расходится по всему телу, как яд по крови, и коротко резко кончил.

Они сидели, привалившись спинами к прохладной стене, смотрели на пламя и молчали — растревоженные, встрепанные. Их дыхание, как шум прибоя, волнами раскатывалось по подземелью.

— Прости.

— За что? — Эрвин приложил ладонь к приятно саднящему укусу.

Ривай задумался, словно не мог сформулировать, наконец выдал:

— Ты из-за меня кончил в штаны. Прости. Я...

Он, видимо, пытался подобрать приличное слово, но сдался и лишь осторожно погладил Эрвина по шее, потрепал, как свою гнедую по холке:

— Больно?

— Да, — Эрвин улыбнулся ему.

Они спали по очереди. Эрвин — первым. Как только он выпил горячий травяной отвар, веки потяжелели, тело будто бы сделалось чужим и безвольным. Он мгновенно провалился в черноту. Проснулся он сам, Ривай его не будил, а сидел у очага и грел руки. Голова у Эрвина раскалывалась, он медленно поднялся и сел.

— Поспи еще, — Ривай внимательно и хмуро посмотрел на него.

Эрвин хотел покачать головой, но передумал — ему казалось, что его череп, как кружка, наполненная жидким мозгом, немудрено расплескать. Слишком много крепкого отвара он принял.

— Боюсь я, — хрипло, не своим голосом сказал Эрвин, потер горящее лицо руками.

Ривай молча протянул ему флягу с чистой холодной водой.

— Боюсь, что течка начнется, — отхлебнув, добавил Эрвин тихо. Он хотел заткнуться, но слова вырывались из него — то ли как внутренности из вспоротого брюха гиганта, то ли как цветы из бутонов. Он говорил о том, что неуместно и ненужно в этом мире, в это время быть омегой — какая течка, какие альфы, может, еще беременность? Рожать детей, чтобы их назавтра сожрали гиганты? Жестоко и глупо.

Не перебивая, Ривай выслушал сбивчивый поток мыслей, лицо его оставалось спокойным и чуть отстраненным. Он сказал лишь одно:

— Ничего не бойся.

Ночью дождь лил так, что казалось, воздух обратился холодной озерной водой. Сквозь частые струи едва виднелась далекая кромка леса. Кони, по брюхо утопая в густой сырой траве, тяжело дыша, пофыркивая, взбирались на холм.

— Верное направление? — перекрикивая шум дождя, спросил Ривай, его плащ насквозь промок, черные пряди волос липли к скулам.

— Не знаю.

Эрвин обычно ориентировался по звездам или по приметам, отмеченным на картах. Но сейчас небо было затянуто плотными тучами. А карты были старыми и часто врали. Эрвин помнил путь, проделанный прошлой ночью, но сейчас, при такой видимости, когда с трудом различаешь что-то дальше двух футов, начал сомневаться. Он посмотрел на компас, закрывая его полой плаща от капель. Стрелка компаса крутилась и дрожала. То ли дело было в грозе, что всполохами окрашивала восток, то ли в холмах залегала руда — магнитный железняк.

— Вернемся и обождем сутки, пока не развиднеется? — Ривай придержал гнедую.

— Не знаю, — рассеянно повторил Эрвин. Он окончательно понял, почему омег так неохотно брали в разведку, а особенно в походы. Мозги — словно крутящиеся вхолостую шестеренки. Он пытался думать, но плавал в мути, поднятой в его сознании отупляющими лечебными травами.

— Я считаю до десяти, — в ухо ему прокричал Ривай сквозь шелест ливня. — Если не соберешься — я влеплю тебе пощечину, честное слово.

— Но...

— Приказывай, — Ривай ухватил его за плечо, до боли вцепившись пальцами.

— На юго-запад, — Эрвин указал рукой примерное направление.

Сверкнуло. По небу тяжело раскатился гром.

— Не проехать, — Эрвин спешился и поднырнул под ветви ели, трясущиеся от ударов плотных струй дождя.

Между крутым каменистым обрывом и быстрой, черной в ночи рекой раскинулся пятнадцатиметровый гигант. Туша, от которой валил желтоватый пар, загородила дорогу. Огромные ноги лежали глубоко в воде, а уродливая башка лицом упиралась в камни обрыва.

— Нет времени идти в обход. Нас рассвет застанет, — спрыгнув с лошади, Ривай вытащил клинки.

Он оттолкнулся от мокрой, раскисшей земли, зашипели тросы УПМ, крюки впились в стволы деревьев. Механизмы удивительно высоко выбросили Ривая в темное дождливое небо, словно он был невесомым, бесплотным. В воздухе Ривай на мгновение завис, перехватил рукояти клинков, крутнулся и, вращаясь все быстрее и быстрее, рухнул вниз. Лезвия с треском срубили верхушку ели, высекли искры из камней у обрыва и впились в шею гиганта. Удар вышел неточным — Эрвин подметил, что слишком легкого Ривая ветром отнесло чуть в сторону, траектория была нарушена.

Крови было много, она шипела и пенилась, как ядовитое зелье, черная, густая. Ривай, упершись сапогами в башку чудовища, вытащил из плоти клинки, коротко замахнулся и вновь отрывисто рубанул. Гигант конвульсивно дернулся, открыл один глаз, выпучил, бессмысленно пялясь на Эрвина.

— Нам его не сдвинуть, но он легко режется, — сказал Ривай, по лицу которого текли кровь и дождевые струи. — Прорубимся через шею. Так, чтоб лошади могли пройти.

Эрвин привязал коней к дереву и вытащил клинки.

Рассвет нагонял их, по левую руку разливалось в небе холодное розовое зарево. Дождь стих, в тумане лишь отдельные капли срывались с ветвей. Лошади скакали в облаке водяной пыли, тяжело, устало впечатывая копыта в раскисшую землю.

Впереди из-за холмов виднелась Стена. А на подступах к ней — неподвижные тела спящих гигантов.

— Успеем? — Эрвин глядел на зарево у верхушек елей. Светлело.

Ривай не ответил. Он одной рукой отпустил поводья и проверил крепления УПМ, скользнул ладонью по запасным газовым баллонам, притороченным к седлу.

Свет разливался по долине, солнце поднималось все выше, проступали тени.

Гиганты зашевелились. Сначала медленно, едва заметно, а потом отчетливее. Самые крупные задергались, скребя лапами. В тишине раздалось участившееся дыхание, повалил из пастей пар. А затем и те твари, что помельче, разомкнули веки, бессмысленно пялясь в рассветное небо.

Пришлось забрать левее, проехать через холм, чтобы обогнуть десятиметровую просыпающуюся тварь.

Эрвин подумал, что если не появится гигант девиантного типа, то... Он не успел закончить мысль. Из-за холма выскочил, заслонив небо, девиант, он дрожал и размахивал скрюченными руками. Совершенно непредсказуемая огромная тварь двигалась рывками, хаотичными короткими перебежками. Металась то на вершину холма, то в долину, давя ногами кусты и подвывая.

Эрвин выхватил клинки и одновременно почувствовал порыв влажного ветра — Ривай на гнедой стремительно промчался мимо, задев полой мокрого плаща. А через мгновение Эрвину пришлось резко рвануть поводья, уводя коня в сторону — сверху потоками лилась кровь, мертвая туша гиганта тяжело заваливалась на холм в клубах ядовитого желтого пара.

Глядя на окровавленного растрепанного Ривая, клинком выцарапывающего крюки, застрявшие в шее твари, Эрвин подумал, что никогда не видел никого смертоноснее и прекраснее, чем он.

— Мы доедем до Стены, — хрипло бросил Ривай. — Даже если мне придется покромсать их всех.

6.

В палате госпиталя пахло спиртом и камфарой.

Эрвин сидел, ссутулившись, у койки. В мыслях и в сердце было пусто и удивительно тихо. Эрвин не смотрел в лицо лежащему Риваю, только на его руку поверх сероватой застиранной простыни. Два пальца были сломаны, шрам между средним и указательным скрывался под слоем окровавленных бинтов. Ривай легко отделался — лишь один раз не повезло, уже у самых ворот Стены у него не хватило газа в баллонах. На излете его вскользь зацепил лапой гигант. Ривай сгруппировался в воздухе, кое-как смягчил падение, но все же тяжело, неловко ударился о землю. Эрвин услышал — а может, ему только почудилось — сухой хруст ломающихся костей. Пальцы — ерунда, но треснули ребра.

Эрвин слушал тихое сбивчивое дыхание спящего Ривая — поверхностный короткий вдох, длинная пауза и хриплый выдох.

— Я испугался за тебя, — одними губами шепнул Эрвин. Но на самом деле это был не страх, а странное чувство, будто все тело застыло, как насекомые застывают в смоле. Мысли остановились, Эрвина не стало. Он появился вновь только тогда, когда за спиной захлопнулись ворота Стены, и он нес на руках Ривая к госпиталю.

Шадис щурил усталые глаза на карту, где был проложен новый маршрут до старой крепости.

— Мощная боевая единица — этот твой Ривай Аккерман. В следующий поход поставим его в авангард. Надеюсь, Ривай будет исполнять приказы, а то знаю я его, стервеца, — что не по нему, так хоть палкой бей, заупрямится и озлобится.

Эрвин спокойно смотрел в морщинистое, как дубовая кора, лицо Шадиса и молчал. Это был, черт возьми, его Ривай. Его собственный Ривай, и никто кроме Эрвина не имеет права ему указывать. Это его, Эрвина, альфа.

Шадис под взглядом как-то сник, сказал торопливо, так, будто слова были горькими, дрянными на вкус:

— Эрвин, тут мне одна птичка на хвостике принесла, что от тебя сладко, вкусно пахло омегой. Я-то сам не чую. Но, сам понимаешь, нехорошо как-то, надо бы тебе опять пройти стерилизацию.

Он втянул носом воздух, ближе наклонившись к Эрвину, покачал головой и хмыкнул:

— Аромата нет. Трава и чай. Пожалуй, от тебя пахнет альфой.

— Я не пойду на повторную стерилизацию, — голос Эрвина звучал ровно и уверенно.

Он больше ничего не добавил, ни единого аргумента, но Шадис сжался в своем кресле, будто воздух в комнате сгустился и давил, как плита.

Ривай словно отдал Эрвину всего себя, свой запах и своё доминирование альфы. Он, Ривай, лежал сейчас в госпитале, но Эрвин чувствовал его где-то совсем рядом — с каждым ударом сердца.

Эрвин указал на карту.

— Правый фланг пройдет здесь.

7.

В лунных тенях глаза Ривая казались черными — шальные, с расширенными зрачками. Бледное, осунувшееся после госпиталя лицо казалось встревоженным и немного печальным, темные пряди влажных после купания волос липли к скулам. Кажется, от любого движения Риваю было немного больно, его ребра все еще стягивали бинты, грудь при вдохе вздымалась невысоко, воздух неохотно шел в легкие. Ривай был хорошо сложен — сухая мускулатура, четко проступающая под бледной кожей без единой родинки. По его широким угловатым плечам струился холодный лунный свет из окна, у острых ключиц — глубокие тени.

— Хорошо пахнешь — мылом, ромашкой, — Ривай склонился к шее лежащего навзничь Эрвина, провел шершавыми жесткими ладонями по его груди. Щекотно прижался губами чуть ниже уха, шепнул «чистый» — Эрвин скорее почувствовал вместе с теплым дыханием, чем услышал. Он думал, что в первый раз Ривай трахнет его нетерпеливо, по-животному грубо, заставит уткнуться лицом в простыни и засадит до упора. Но Ривай медлил, неловкий, дрожащий, словно для него Эрвин был осколком льда, который вот-вот растает в руке.

Эрвин широко развел ноги. Пальцы Ривая были холодными от целебной мази — осторожно проникали, растягивали неподатливую узкую задницу.

— Какой ты... — хрипло прошептал Ривай и на мгновение задохнулся, проглотил следующее слово. Его ладонь легла на твердеющий крупный член Эрвина, неуверенно обхватила, как-то робко, осторожно наглаживая.

— Нежничаешь.

— Да, — коротко ответил Ривай, посмотрел ему в глаза, задумчиво склонив голову набок и прищурившись. Он словно искал в лице Эрвина какую-то смутную тень, намек, разрешение.

— Отпусти.

Эрвин медленно снялся с его скользких пальцев, перевернулся, носом проехался по теплым простыням, оперся на локти и плавно прогнул спину, подставляясь. Ему от Ривая передалась нервная, искристая, как молния в ночи, частая дрожь. Он жадно вдохнул, чувствуя слабый, но дурящий голову запах прижавшегося сзади Ривая. Аромат едва уловимо изменился — легко тянуло осенним дождем, мокрыми еловыми иглами и колотым льдом в бокале вина.

— Колени раздвинь, Эрвин, — Ривай тяжело надавил ладонью между лопаток, заставляя прогибаться сильнее. Большая головка его члена протискивалась с трудом, Эрвину казалось — не войдет, нет, не войдет. Он зажмурился и уткнулся горячим лбом в кровать, когда Ривай сильно, безжалостно толкнулся глубже и пальцами впился в бедро, не давая соскочить. Эрвин слышал хриплый голос Ривая, но не разбирал слов, ловил лишь интонацию — мягкую, утешающую. Под сомкнутыми веками плыли белые звезды, сердце колотилось так, что казалось беспокойной птицей, которая бьет крыльями о клетку ребер, вдохи и выдохи — судорожные, со всхлипами. Эрвин не сразу понял, кто так протяжно полузадушенно стонет под мерный скрип кровати. Всхлипнул, подавшись на горячий, плотно заполняющий член, принимая до конца, и вновь, отчетливее, в голос застонал. Ноги тряслись, колени разъезжались — Ривай крепко ухватил его поперек живота, неожиданно легко удерживая, насаживая. Ривай что-то неразборчиво сипло выговорил и кончил внутрь, грубо засадив до упора. Эрвин перенял его трепет и содрогнулся в такт, срываясь в короткий и судорожный оргазм. Приятно до крика. Но в душе Эрвин испытал странное, почти болезненное ощущение, словно он был чашкой, которую резко расшибли об каменный пол, и она разлетелась на осколки с громким звоном. Он устало опустился на смятые заляпанные простыни и теперь всем телом ощущал, как часто и мощно стучит сердце прижавшегося Ривая. Ривай лежал на нем — щекой между влажных от пота лопаток Эрвина. Он был приятно тяжелым, и его дыхание оседало теплым паром на разгоряченную кожу.

Время замерло. Волна за волной, Эрвина накрывало уютной темнотой, в которой тикало, как часы, сердце его альфы, Ривая. Разбитая чашка медленно собиралась из осколков и вновь стала целой, стрелки сдвинулись, время пошло. Все встало на свои места и потекло своим чередом.

Впервые в жизни все стало правильно.

— Мы запечатлелись, — тихо сказал Ривай, сдвинулся и лег под боком, коротко поцеловал Эрвина в разомкнутые губы. — Теперь ты мой омега. Навсегда.

Эрвин хотел ответить, но не смог, грудь теснило, слова не шли.

— В следующий раз я лягу под тебя, — Ривай шептал в ухо. — Не откажешься?

Эрвин развернулся к нему и неуклюже сжал в объятиях, да так, что казалось, вот-вот кости треснут. Он хотел навсегда удержать этот момент, удержать Ривая — живого, здорового, не скованного трупным окоченением, не изувеченного гигантами.

Эрвин уткнулся носом в его бритый колкий висок и думал о маленькой могиле — большой ямы не нужно, чтобы схоронить невысокого Ривая.

— Думаешь о смерти?

— Да, — просто сказал Эрвин.

— И я.

— Мне страшно, — Эрвин знал, что прозвучало жалко.

— Я сделаю все, что ты мне прикажешь, Эрвин, — Ривай отстранился и заглянул ему в глаза. — Но обещай, что когда-нибудь мы уедем за Стену вдвоем и будем ехать и ехать, пока не упремся в край этой чертовой земли — в северное море.

— Что мы будем делать на севере? — Эрвин улыбнулся. — Станем ловить рыбу? Построим домик? Я брошу принимать отвары и буду хотеть тебя до одури и трахать круглые сутки?

— Да, — совершенно серьезно ответил Ривай, в утреннем свете его глаза казались прозрачным льдом с черными точками зрачков.

URL записи

URL